Каждый молится так, как умеет. Эту простую истину Маркус понял уже много лет назад, когда только начинал свое духовное обучение, будучи ребенком. И даже не смотря на то, что католическая церковь требует определенных условностей и соблюдения правил, одно мужчина знал наверняка: не тот праведник, кто следует каждой букве писания, а тот, кто понимает само это писание и умеет самостоятельно просить помощи у Всевышнего.
Маркус знал достаточное количество догм и писаний, которые были созданы задолго до него великими людьми и мудрецами, уверовавшими в Господа. Он и сам превозносил Творца в своих молитвах каждую Службу, которую ему удалось провести. Но самым большим удовольствием, и самой искренней молитвой святого отца была молитва, произнесенная от сердца в полном одиночестве в его собственной комнате. Да, Маркус, не смотря на все богослужения, как это ни странно, считал, что большее облегчение и смирение приносит его уединенная служба, с его собственными молитвами и словами о всепрощении. И как тяжело ему было на сердце, когда очнувшись ото сна, он понял, что в сердце его и душе, нет ни единого слова, посвященного его Богу.
Это было невероятное, болезненное чувство. Опустошенность, страх, паника, душевная боль, все смешалось внутри, заставляя его биться в агонии такое долгое время. Да, Маркус боролся со смертью, да, он искал выход, вот только присутствия Всевышнего он не ощутил. Кроме мучительной боли и пустоты он ничего не чувствовал. Все было мертво.
Вот он, пробившись сквозь пелену боли, открывает глаза. Он не знает где он, он не знает кто он. Да, он помнит факты, обрывки его прошлого, которое пока еще не успело сложиться в правильную картину. Он помнит так много и так мало одновременно, что хочется разрыдаться от отчаяния. Потерянный мальчик с огромной дырой в душе. Как много он утратил.
В полумраке незнакомой спальни, почету ощущается одиночество и безмятежность. Этим стенам еще не удавалось увидеть подобной картины, этот дом еще не видел подобного чуда. Хотя, можно ли назвать это чудом, или все же проклятьем. Только он один знает. Но он молчит.
Маркус, очнувшись от длительного кошмара все еще не понимает, как он здесь очутился. Его тело кажется ему чужим. Будто он в нем гость, попавшись сюда по ошибке. Глубоко вдыхает, зажмуривается, снова открывает глаза. Он удивительно быстро привык к полумраку, что само по себе странно, так как у мужчины далеко не самое идеальное зрение. Но теперь. Все ощущается иначе. Это мучительно. Это ново. Это пугает. Маркус глубоко дышит, переводя взгляд с предмета на предмет. Одеяло ему мешает, он отталкивает его от себя, но отталкивает слабо, прилагая массу усилий. Потому что силы вернулись к нему не полностью. Просто еще не успели.
Дыши Маркус, дыши.
Он не понимает, как оказался в этой комнате и не понимает, откуда у него эта одежда. Оглядывается собственные руки, трогает лицо. Нет, вроде все прежнее, все на месте. Разве только волосы слегка отросли, и появилась небольшая щетина. Было не привычно ощущать эту странную колкость. Маркус отдергивает руки, испытывая долю омерзения и удивления от самого себя. Сколько прошло времени? Обрывки воспоминаний последней ночи. Дождь, такой странный и необычный для начала января. Пустая дорога. Рыжеволосая незнакомка. От пробудившегося образа, внутри все замирает. Главное, не сойти сума.
Хватается за голову, съеживается в такой просторной постели. За столько времени, что он провел в перерождении, он здорово исхудал, хотя и раньше не славился достойной физической формой. Какое острое желание просто уснуть и больше не просыпаться. В голове столько мыслей, столько обрывочных воспоминаний, которые ранят, как больно. Такой боли он не испытывал даже тогда, когда прощался с жизнью, когда просыпался после очередной порции боли, после того, как его ломало, било и лихорадило собственное тело. Испытывал ли Иисус подобную боль, и если да, как справился с нею?
Начинает едва ощутимо шептать “Отче нас”. Но облегчение не приходит. Маркус ощущает собственное безумие, которое со стороны наблюдает, скалится, завороженно приглядывается к нему. Если он отступит, то потеряет и себя и своего Бога. Вот только если ли он? Но Маркус не позволяет себе сомневаться. Он не может позволить себе этой слабости. Сейчас, ему необходимо встать с этой чертовой постели и уйти. Убежать туда, где его поймут и простят. Там, где он будет рядом с близкими и родными людьми. В памяти воскресают образы матери и отца, сестер и брата. Дорогой кузины Бонни. Внутри ненадолго что-то теплеет, но затем волна отчаяния снова захлестывает мужчину с новой силой.
- Если я пойду и долиной смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной, - непослушными губами шепчет он, стискивая собственные руки в жесте покаяния. Кровать кажется Маркусу непозволительно мягкой, даже роскошной. Вот, видимо, откуда берется это чувство отречения от праздности и желание всевозможных лишений. –Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня. Шепчет с новой силой, отгоняя все его смущавшее, и тревожащее.
-Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена. Закрывает глаза, пытаясь обрести хоть какое-то подобие душевного равновесия. Вот только слова остаются словами, которые ничего не заполняют внутри. Как глупо пытаться договаривать, но он пытается. Как сумасшедший, пытается договорить.
- Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни. Говорит Маркус чуть громче, чуть увереннее, перебарывая состояние сонливости и вселенской усталости. Уже долгое время он боролся со Смертью, но сам не понимает, чего это ему стоило. Он так бы и повторял все молитвы подряд по кругу. Так бы и надеялся на какое-то чудо, но, тщетно. Все бесполезно, по причине того, что это просто слова, которые не спасут его от собственного, невероятно одиночества. От утраты, которую он не способен пока не понять, не принять.
Каждый молится, как умеет, вот только Маркус пока не научился этой заново приобретенной способности. И кто знает, научиться ли.