В заколдованных стенах отеля
Мне нужно то, что убьет меня в постели.
Все это фигня - про время и расстояния, пройдет, забудется сотрется. Даже если очень захотеть, хер ты что выжжешь, тебе не поможет ни огонь, ни вода, ни проклятые трубы. Время тот еще приколист, и все эти фразы, про то что оно лечит, что шпаклюет и даже зализывает, тоже полная ересь для наивных. И приходится отпираться, быть с собой в недомолвках, лучше ведь не договаривая, отводя глаза, прятаться, чем признаться и прямо в глаза посмотреть. Куда уж там.
Кто я теперь, ты хоть представляешь, кто? Я теперь не человек, не демон, не ангел, я теперь никто, и добиваться мне этого пришлось ни одним внутривенно. Что теперь есть у меня, кроме исколотых рук, искусанных губ, расплавленных вен. Ведь не случайно ты была в моей жизни, все время думал я, ведь не случайно я так сильно тебя люблю, тебя обожаю, умираю без тебя в физическом, абсолютно эмоциональном, да во всех планах что есть, начиная от крупного и заканчивая панорамой. Ведь не случайно, сердце так бьется, бьется, а потом сожмется на секунду и снова застучит.
Разве мог он знать в детстве, что она чума, которая остановилась только над его головой, мог ли он знать, когда взглянув на нее запнулся, и ухватившись за что-то, раскрыл рот. Он никогда не видел никого красивее, очаровательнее, восхитительнее. А сколько там было ему? Десять, шесть? Разве мог он знать тогда, что этот ангел сломает его пополам, разорвет на мелкие кусочки, запустит его, словно рождественскую петарду, а потом после него не останется ничего, кроме воспоминаний.
Если бы ты только знала. Но ты не узнаешь, ни припадков, ни снов, ни мыслей, не прочитаешь писем, весточек, смсок. И никогда не услышишь, что пришлось перерезать провода и вены, чтобы оторваться от тебя навсегда. Ты была моим горящим танком, моим строчащим пулеметом, и оторваться от тебя можно было, лишь оставив тебе частичку себя, кусочек горящей плоти, и ты не раздумывая забрала то, без чего просто невозможно, ты не долго думая забрала сердце.
Он посмотрел на нее снова. Как потерянно, как-то неуверенно, и может быть, даже удивленно. Что она делала? Зачем? Нервно дернувшись в ее сторону, словно бы он хотел не дать ей возможности это сделать, но выдохнул и остановил себя. Это не его дело, давно не его. Он не должен был вмешиваться в ее дела, в ее жизнь и как раньше, выхватывать из рук лишнее, вредное, губительное. Подхватывать и принимать удар на себя. То, что ему было можно - нельзя было ей. Просто потому, что он уже все равно сдох, бояться было нечего, хуже сделать было нельзя. А у нее еще не все потеряно, правда? Она не имела права его разочаровывать, не имела права его подводить, не могла иметь таких пристрастий.
- Я это последнее, что я бы для тебя хотел. - он покачал головой. Он знал не по наслышке - что это, он знал это на себе, на своем изгибе локтя, на своей большой и малой вене, он знал это на своем внутривенном сказочном квесте. Глупая девчонка, глупая.
В полумраке извилистых рук
Время несет меня вспять на миг
И только тогда я пойму, лифт
Мне нужно что-то сказать, но я просто стою и молчу
Он ждал, что скорее она уйдет. Ведь Оливер давал ей такую возможность, он, практически, откровенно выпроваживал Мадлен, подталкивая мысленно и закрывая за ней дверь, переводя дыхание, которое было слишком неприлично прерывисто. Это был его дар ей - убегай, спасайся, я просто скажу, что ты все поняла, что вычислила меня, что скрылась. Это была возможность для нее, избежать неприятных вопросов и неудобного соседства, избежать неприятных мероприятий и череды неловких взглядов. Ведь Олив просто не мог, не смотреть на нее, даже если пытался, даже если заставлял себя, его взгляд все равно возвращался к ней, впитывая ее черты, оживляя ее образ против своей воли, дорисовывая новые веснушки.
- А я хотел. - он усмехнулся. Он был так зол, так зол. Он был практически в гневе - ненавидел себя. Ненавидел искренне, ничего не мог поделать. Не мог совладать с собой, не мог игнорировать ее, не мог не видеть что она - все та же, родная. Такая же - единственная, перед которой он был все так же как и раньше слаб, так же как и раньше - жив. Он стоял совсем близко, так близко он не был к ней с той самой ночи, с того самого дня, и сердце болезненно сжавшись, екнуло, замирая. Как же было тяжело, после стольких лет методичного, убийственного спокойствия сейчас переживать ее присутствие, было тяжело физически, тяжело морально, эмоционально. Все что ему хотелось эти годы, просто вычеркнуть все и забыть, все что ему было нужно это просто оставить этот эпизод позади, просто отпустить. А он не мог, он переживал это сейчас, он переживал это находясь на краю, он вспоминал это валяясь, заправляясь и даже когда он был без сознания. Последнее за что он цеплялся - она, последнее, что держало его на ногах - она. Ну что ему еще нужно было сделать, что бы это все прекратилось?
- Просто обыщи ее. - коротко бросил Линч, усаживаясь на водительское сидение, и выдыхая. Напарник приподнял брови, а затем вывел Мадлен из машины, проверяя ее карманы, а после извлекая пакетик с белым порошком, отправил девушку обратно на заднее сидение, хлопая дверью. Парень бросил мешочек в бардачок, прокомментировав, что это вещественное доказательство очень пригодится, а Линч стартанул.
Оказавшись в отделении, Оливер в полукоматозном состоянии передал Мадлен специалистам, которые снова обыскав ее, не обнаружили ничего нового. Линч расписался, передал им бумаги на нее, фотографии, и пояснил почему она без наручников. Так же он отрапортовал в отчет, который велся там же, что она при задержании, не проявляла агрессии и никоим образом не препятствовала процессу. На ее место работы уже выехали полицейские, получившие распоряжение с верху, чтобы опросить тех, с кем Мадлен работала, так же, насколько Оливер уловил, наверху разрабатывался ордер на обыск в съемной квартире девушки, но пока что, были какие-то проблемы с документами. Том хотел было напомнить про пакетик с кокаином, но Олив вовремя врезал ему по ребрам, и тот, поперхнувшись словами, обиженно замолчал.
Прошло не больше трех часов, Оливер не знал где она, и куда ее увели, но конечно же, отлично догадывался. Сейчас, наверняка из нее выбивали признание. Процент нераскрытых дел в интерполе крайне низкий, и тот, кто не хотел признаваться в начале, в конце концов делал это. Сжимая и разжимая кулаки, Оливер смотрел в одну точку, практически не моргая. Он не сомневался в ее причастности, в том что она виновата во всем, что на нее повесили, в том, что она испортила им всю мазу, что она испаганила все планы и перемешала все карты, сделала то, что умела в совершенстве. Линч очнулся на мгновение, посмотрев на часы, а затем снова ушел в полуспящее состояние. У него болел живот, крутился, если быть точнее, а еще его сушило. Кажется, их встреча вытянула из него все жизненные силы и усилила его физическое истощение, и ему необходимо было что-то с этим сделать. Том давно ушел домой, а во всем отделении были только дежурные офицеры, шеф и он. Линч закатил рукав, рассматривая свое излюбленное место, свое практическое произведение искусства, исколотый лиловый локтевой изгиб. Он мог бы избавиться от него в раз, всего лишь приложившись к какой-нибудь девочке, но вместо этого, он тянул всегда до последнего, когда было уже критично, вгоняя в себя заразу, не заботясь о санитарных условиях, и не слишком переживая, была ли игла уже где-то. Где-то внизу, на нулевом этаже, в одном из комнат для допроса, была причина всех его бед, причина всех его мучений, причина его медленной смерти. И он мог спуститься к ней, только зачем? Показать, что она с ним сделала. Будь он человеком, он бы уже давно подох.
Вскочив от звонка, Линч резко опустил рукав, а затем поднял трубку.
- Пришел адвокат по вопросу Мадлен Рейд.
- Но..
- Его прислали по ее звонку.
- Хорошо, пусть поднимается в мой кабинет, я пойду уточню что там к чему.
Спустившись на нулевой этаж, Олив прошел по едва освещаемому коридору, заглядывая в пустые комнаты, в поисках Мадлен. Остановившись, он прислушался, и не доверяя своим ушам, ускорил шаг. Кабинеты были, разумеется, оснащены звукоизоляцией, но Линча было не так просто обмануть. Приложив пластиковый идентификатор доступа, он раскрыл дверь, проходя через зеркальную комнату, и толкая вторую дверь, где легко покачиваясь лампа.
- Какого..- выругался Олив, буквально ловя следователя за плечи и чуть тряхнул - Что это? Ты понимаешь, что нам за это будет? Внизу ждет адвокат, и судя по всему, не государственный. - Линч подлетел к Мадлен, рассматривая произведенный ущерб, хватая ее за подбородок и приподнимая ее лицо, чтобы рассмотреть при свете. Кровоподтеки на виске, избитые щеки, открыв глаза, он обнаружил, что зрачки с откровенной неохотой реагируют на свет, а багровая кровь из носа не планировала останавливаться так просто. Выругавшись снова, он взглянул на потирающего шею допросника и покачал головой. Извлекая салфетки, Оливер осторожно стер скороподтеки, спустя какое-то время останавливая и саму кровь.
Выхватывая у него из рук ключи, он снял наручники, ловя Мадлен на руки и все еще тихонько ругаясь, толкнул дверь плечом. На неуверенный протест, Оливер едва слышно зарычал, произнося слова угроз и ругательств, вынося уже Рейд в коридор, и затем поднимаясь на этаж. Расчищая стол, Линч уложил ее, поднимая на вскочившего адвоката угрожающий взгляд.
- У вас будут очень большие проблемы. - проговорив это, мужчина поднял свои бумаги, и стал складывать их в портфель, с явным намерением уйти.
- Да что ты..- пробормотал Линч, схватив его за руку, подтаскивая к себе, и закрывая глаза. Сконцентрировавшись, Оливер сжал его руку еще сильнее, медленно вытягивая его жизненную энергию, чувствуя как мужчина слабеет с каждой секундой, а сам Оливер, напротив набирается жизненных сил. Его энергия проходила через него, бежала по его венам, он чувствовал ее, как что-то инородное, но сильное, живое и здоровое, словно это был маленький огонек. Отпуская мужчину, он позволил ему упасть на пол перед ногами, а сам, схватил Мадлен за руку, стараясь сделать то, чего не делал еще никогда раньше. Передавая ей выкачанные силы, он почувствовал легкое головокружение и слабость, подхватывая стул и практически падая на него. Выдохнув, Оливер прищурился, рассматривая Мадлен, которая казалось, совсем не изменилась и все так же равнодушно и бессознательно лежала на столе.
- Ну давай, - пробормотал Оливер, наклоняясь над ней, едва прикасаясь поглаживая по щеке. Он знал, что отвозить ее в больницу было нельзя, это плохо бы кончилось не только для нее, но и для отдела. Он знал, что сделал все правильно, хотя никогда еще и не делал этого, и знал, что потом придется как-то все объяснить ни в чем не повинному адвокату. Это был максимум реанимации, на которые Оливер был способен, сделать больше, было убить мужчину, а свои жизненные силы он передавать не мог.